Пробило ровно шесть вечера. Драко резко открыл дверь библиотеки и вошел внутрь. Ему предстоит снова проверить работы, но сегодня сделать это необходимо как можно быстрее, ибо слизеринская принцесса уже ждала своего принца в Хогсмиде. Уж кого-кого, а Паркинсон лучше не подводить, решил Драко. А по опыту можно сказать, что свидания с ней довольно долгие. Не хотелось до ночи просиживать в библиотеке, да еще плюс ко всему там находится эта чертова Гринграсс. Что ж, уж что-что, а эти золотистые волосы и серо-голубые глаза в который раз ему видеть не хотелось. Каждый день Малфой старался избегать эту шестнадцатилетку, а еще больше ему хотелось, чтобы ее это начало раздражать. Но на удивление она тоже не обращает на него внимания, а лишь трепится с подружками. На удивление, это начало раздражать парня. Ему хотелось, чтобы Гринграсс обращала на него как можно больше внимания, всегда провожала его мечтательным взглядом (а он гордился собой в ответ), но она жила так, будто Малфоя не существует. Наверное, вчерашний разговор в библиотеке ее ранил. Что ж, Драко Люциус Малфой, разве это не ты хотел, чтобы Гринграсс от тебя отстала? Однако все противоречило. Это он, он, начал первым замечать эту пятикурсницу, первый начал снимать с нее баллы, придираясь к каждому ее шагу, к каждому движению. Приказывал ей немедленно собрать волосы в хвост, хотя самому ему они нравились. Очень нравились. Ее волосы напоминали ему солнце. Но сам он не может себе в этом признаться. Зато Панси возвращала его к реальности. Что же, родители гордятся их сыном, им всегда нравились эти отношения. Малфой до сих пор убеждает себя, что любит ее. Понимает, что она его будущее, и девушка, которая была бы достойной матерью его детям. С ней он чувствует себя настоящим принцем, королем, как истинный Малфой. Именно такую девушку всегда и искал, разве нет? Он долго убеждал себя, что любит эту милую брюнетку, и, пускай она к нему и подлизывается, у них будет прекрасное, вылизанное и идеальное будущее. Они будут лучшими представителями чистокровного рода. Они замечательно смотрятся вместе.
Драко сел за ближайший стол и повесил свою сумку. Ясно было, что он торопился, поэтому выискивать место у окна и любоваться снегом, как бы он его не любил, времени не было. В любом случае, он насладится настоящей поздней осенью во время похода в Хогсмид. Малфой наконец взял первую тетрадку с надписью <<Кори Стрикленд>>, как вдруг услышал ненавистный им звук. Да, неудивительно, что это женский плач. Он всегда ненавидел женские слезы, они его ужасно раздражали. Он бы сейчас с удовольствием вылетел из библиотеки быстрее новейшей метлы, однако что-то заставило его остаться. Он медленно и тихо, будто грабитель, доходил до другого конца библиотеки.
Наконец, он достиг нужного расстояния. И увидел того, кого хотел видеть меньше всех. Астория Гринграсс. Она сидела на полу, уткнувшись головой в коленки, но, почувствовав чье-то присутствие, тут же сменила плач гордой осанкой. Наверное, забыла дорогу до женского туалета. Миртл по ней скорбит. Но почему-то он тут же вытащил эти дурацкие мысли из своей головы. Он снова посмотрел в эти пронзительные голубые глаза. Услышал, что пятикурсница что-то пробормотала, хотя не разобрал, что. Малфой забыл о Паркинсон, его больше стало беспокоить бледное лицо Астории.
- Что случилось, Гринграсс? - наконец решился спросить он, собравшись с силами.

Он ждал ответа. Пускай пятикурсница сегодня хоть скажет ему слова, пускай она его не забудет. Пускай она не ведет себя с ним так, будто он надел мантию-невидимку. Ему нужно лишь знать, что она на него не обиделась. Пронзительные голубые глаза будто пожирали всю его душу изнутри. Рядом с Гринграсс-младшей Малфой чувствовал себя хрупким и сломанным. Если рядом с Паркинсон он король и слизеринский красавец номер один, то рядом с Гринграсс он чувствовал себя полным ничтожеством.
Панси он мог оскорбить, она поплачет, но забудет об этом, однако если он обидет Асторию, то запомнит это на всю жизнь и запишет этот день в один из худших дней своей жизни. Он не мог ей что-либо приказать, но не потому, что он ее боялся, а потому, что она действует на него как-то по-другому. Девушка, наверное, испытывала те же чувства. Вместо ответа она замялась. Драко спокойно и твердо стоял на ногах, но в душе бушевали эмоции. Ему очень хотелось, чтобы Астория забыла о вчерашнем разговоре, молился, чтобы она больше не плакала. Он заметил последнюю, едва заметную капельку слезы и возненавидел ее. Хотя нет, он всегда ненавидел женские слезы, всегда толкал плачущую девушку, например, ту же Панси, орал ей вслед "не реви!" и просто кидал. Жестоко, но что поделать. Однако слезы Астории были еще хуже. Ему хотелось, чтобы они закончились навсегда, чтобы не видеть больше эти противные капли.
Шестнадцатилетняя студентка наконец поднялась. И заговорила с ним впервые за день. Но, как и ожидалось, ответила, что все в порядке и ничего не случилось. Любая другая слизеринская ученица на ее месте бы излила Малфою всю душу, прижалась к его груди, заплакала бы еще громче. Он бы сразу скривился и отошел. Но Астория снова начала избегать слизеринского принца, и это стало еще яснее после ее "я как раз собиралась уходить".
Драко действительно опаздывал на свидание с Панси. Но ему было наплевать, и он об этом забыл. Все равно Панси не захочет его терять и в любом случае его простит. Малфою не хотелось, чтобы уходила эта блондинка, покинула его в этой идиотской библиотеке. Он уже привык проводить вечера вместе с ней именно там, пускай между ними и не происходит ничего личного, но ему нравится на нее смотреть. Он никому в этом никогда не признавался: ни Забини, ни Булстроуд, как бы они ни дружили. Хотя нет, он даже не признался еще одной важной, хотя нет, самой важной персоне в своей жизни: самому себе. Всегда убеждал себя в ином. Убеждал, что Гринграсс ему противна, и вообще весь этот род. Но всматриваясь в ее глаза, думал о совершенно другом. Может, дело и не только в глазах. Ему нравился характер Астории, нравилось то, как она умеет постоять за себя. Другие слизеринки - истинные стервы, но перед Малфоем они устоять на ногах не могут. Зато Астория отшивает ее со всей своей смелостью и гордостью по полной.
Малфою также было непонятно другое: почему же Гринграсс была такой настоящей, живой и веселой утром и днем, но вечером этот настрой куда-то делся. Поворот неожиданный, подумал Драко. Однако парень притворялся таким же, но ему безумно хотелось, чтобы Астория обратила на него внимание, а не делала вид, что его не существует.
У Астории что-то выпало из сумки, наверняка очередное письмо. У Драко навернулось много мыслей и предчувствий по этому поводу. Возможно, это был какой-нибудь возлюбленный, написавший, что бросает ее и убегает к другой. Или отец, который ушел к другой женщине, нагло бросив мать и оставив ее с Тори. Навернулось еще много и много мыслей по этому поводу, ему было легче просто поднять конверт и прочитать, но, увидев отдаляющуюся фигуру Астории, мигом ринулся за ней, оставив конверт лежать на полу.
Драко резко схватил пятикурсницу за запястье и сжал его сильнее терминатора. Но с другой стороны боялся причинить девушке боль. Его глаза приблизились к ей, и расстояние между ними было равно лишь доле сантиметров.
- Ты никуда не уйдешь, Гринграсс, пока не скажешь, что случилось.

Гринграсс-младшая наконец ответила и объяснила причину своих слез. Драко видел, как это больно - терять близкого тебе человека. Совсем недавно он в женском туалете встретил второкурсницу, ученицу Рейвенкло. Разговор пронесся в сознании. Та девочка рассказала о "страшных людях в черных плащах", убившие ее маму, и все потому, что она "не волшебница". Драко по-хорошему должен был снять с ее баллы, но он старался ее понять и отвел ее в башню ее факультета, говоря, что все будет хорошо и что нужно жить дальше. Девочка в ответ назвала его добрым и хорошим. В Малфое проснулась та пессимистичность и он считал, что не заслужил таких слов из детских уст. Но, как говорится, - <<устами младенца глаголит истина>>, и тут уже ничего не поделаешь.
И слизеринскому принцу стало ужасно жалко пятикурсницу, стоящую напротив него. Он никогда не терял по-настоящему близких людей, которые его действительно понимали. Хотя нет, был один, дядя Абраксас, но Драко с ним очень мало общался. Он бы не знал, что бы с ним случилось, если бы умерла его мама Цисса или, скажем, папаша Люциус. Не надо было так резко общаться с Асторией, брать ее за запястье (и он возненавидел себя за то, что приничил ей боль), не уважать ее интересы. Он мало знал о семействе Гринграсс, но почему-то ему стало грустно вместе с Тори. И внезапно щеки блондинки вновь стали мокрые, заструились соленые речки слез. Как же Драко это бесило, как раздражало! Он не мог ее бросить просто так, оставить ее в этой библиотеке с ужасным настроением. Он хотел все это прекратить немдленно. И пускай он этого никогда не испытывал, он понимал ее. Он понимал.
Драко не выдержал и обнял ее. Впервые в жизни он прикасается к ее плечам, к ее волосам, но уже не впервые ощущает этот знакомый, родной и приятный запах лилии. Да, он никогда не любил лилии, но запах сводил его с ума. Он не знал, как отреагирует на это Гринграсс, но ему было все равно. Лишь бы кончились эти противные соленые реки слез, лишь бы с ней все было хорошо, все было в порядке. Он уже забыл про Панси, забыл обо всем, когда прикасался к этой удивительной девочке. И это был подходящий момент, чтобы признаться в этом самому себе. Я люблю тебя, Астория. Драко это сделал. Он признался. И был готов свернуть горы, лишь бы Астория успокоилась. На Панси плевать. И вообще плевать на всех. Зачем нужен кто-то другой, когда есть она, эта милая и настоящая девочка, верящая в любовь, перечитывающая маггловские романы, которые она называет "серьезной литературой" и безупречно играющая на пианино?
Драко медленно и неуверенно проводил по этим светлым золотистым волосам. Ему всегда казалось, что их поцеловало солнце. Астории не нужно делать никаких причесок, ни в коем не стоит убирать их в хвост, или, что еще хуже, заплетать в косу или надевать ободок. Она была красивой сама по себе. И эта красота была неповторимой. Он чувствовал, как намокает его зеленая слизеринская мантия. Всему виной эти слезы. Но в объятиях она, наверное, успокоится.
- Все будет хорошо, Астория... - никогда в жизни его голос не звучал так нежно и трепетно. А еще... он никогда не произносил ее имя вслух, всегда обращался к ней по фамилии, и было это неправильно. Он еле коснулся губами ее макушки. И ему было тепло, как никогда за все свои семнадцать лет.